Когда я думаю о терпимости, я в первую очередь думаю, присуща ли она мне. И мне вспоминается история из моего детства.

В те времена все свое лето я проводила на даче, за 100 километров от цивилизации. Наши участки в свое время раздавали трудящимся мебельной фабрики «Нева», да и садоводство наше так и называлось. Моей семье участок достался по знакомству, и мы, как семья инженеров, здорово там выделялись. Народ там был простой, если машина, то москвич, если музыка, то так, чтобы ею наслаждалась вся улица. Если кто-то ссорится, то опять же вся улица знает, на чью сторону встанет при случае.

Через пару домов от нас жила девочка моего возраста и, в отсутствие других детей одногодок, мы с ней часто играли. И если в пять лет разницы я не замечала, то уже к 10 годам это стало очевидным. Моя соседка была слепа от рождения. Думаю, проблема была не только в этом, и девочка также отставала в развитии, потому что я видела, что дома с ней занимались, но это мало помогало. Став старше и взрослее, я тоже пыталась с ней заниматься. Помню, она пришла ко мне в гости, качалась на качелях, а я спрашиваю:

- Наташа, а какого цвета небо?

Она качается, думает, но пауза затягивается.

- Голубого? – чтобы направить ее в нужную сторону, уточняю я.

- Да, голубого, - радостно подтверждает она и с радостью забывает об этом.

Я делаю новую попытку.

- А трава, Наташа, какого цвета трава?

Наташа угрюмо молчит. Вместо того, чтобы играть в песочек или просто качаться на качелях, я тут пристаю к ней с вопросами. А ей совершенно не хочется этого помнить. Ей хочется играть. И она совершенно не понимает того, что мне уже 14, и куличики в песочнице мне совсем неинтересны.

На следующий день все повторяется. С тем же результатом.

Парой лет ранее мы играли в прятки. Наташу оставили водить. Тогда нас набралось человек пять. И мы прятались. Нам было любопытно, правда ли, что слепой человек слышит лучше нас. Наташа слышала нас очень хорошо. Мы не оставляли ее одну, но на звук она ориентировалась потрясающе. За этот эксперимент нам, и мне особенно, влетело от ее родителей. И после этого случая я вообще боялась брать ее с собой.

Более того, после этого я стала от нее прятаться. Забора у нас не было, так что прятаться от нее, приходившей под руку с бабушкой, приходилось в нашем небольшом домике. Это раздражало меня. Раздражала Наташа, ее родители, которые видимо хотели отдохнуть и спихнуть Наташу кому-нибудь хоть на пару часов. Но что с ней делать не объясняли. В ту пору я часто сидела с детьми младше себя, я показывала им карточные фокусы, рассказывала что-то интересное, мы ходили купаться, в лес, в магазин, так что опыт общения с малышней у меня был, но вот что делать со слепой девочкой, отстающей в развитии? Чему учить? Чем занять? Мне было неясно. Ее родители предлагали нам все ту же песочницу и гамак. Еще припоминаю, что один раз они учили меня и Наташу азбуке Брайля, но это было все, что можно было делать у них на участке. И куда чаще Наташу приводили к нам, что ставило меня в тупик. Воспитание не позволяло мне прогнать ее. А незнание заставляло избегать всеми силами.

Помогла бы мне тогда толерантность? Сомневаюсь. Помогало разве что какое-то детское чутье, что нельзя обижать детей с особенностями развития, что надо делать все как-то особенно. Помогли бы знания, но где было их взять?

А вот терпимость была мне знакома. Я все еще считаю, что это два разных слова, хоть и схожих по значению. Терпимость – это когда вместо того, чтобы играть со сверстниками, ты все-таки выходишь из домика навстречу Наташе с бабушкой, берешь ее за руку, отводишь к ее любимым качелям, и разрешаешь качаться. И снова задаешь вопросы про небо и про траву, надеясь хоть немного рассказать ей о мире, в котором она живет.